Про этого фотографа сначала написала irti к себе в блог, по нему явно плакало portfolio, так что пост решили перенести сюда и немного подчистить, на это ни у кого не было времени, в общем, добрую неделю двадцать с лишним черно-белых вкладок мариновались у меня в хроме, пока я думал, что хочу сказать и рассказать шарпнессу про одного из важных фотографов Италии — Марио Джакомелли.

Во-первых, он был с прибабахом. Техноотшельник, фотосамоучка, женатый нелюдим, странный парень. Вот одна из растиражированных цитат Джакомелли, читайте сами. «Не знаю, какими камерами пользуются другие. Свою я сделал сам из подручных материалов, она скреплена изолентой, и от нее постоянно отваливаются запчасти. Все что мне нужно установить — это расстояние и… ну… забыл, как называется. Я не очень разбираюсь в механике. Эта камера у меня с тех пор, как я начал фотографировать. Она жила со мной, мы делили и горе и радость. Если я останусь без нее… от одной только мысли об этом у меня становится тяжело на сердце».

Во-вторых, изолента эта кажется чуть понятнее, если ознакомиться с биографией Марио. Родился в 1925-м. В девять лет потерял отца (денег нет, надо заботиться о семье), с тринадцати уже вкалывал в типографии (по выходным — рисовал и сочинял стихи). Мать работала сестрой в чём-то вроде хосписа, там же Марио начинает снимать одну из главных серий своей жизни (говорит, сначала пробовал фотографировать улыбающихся людей — не то). Важная дата: через несколько лет после войны, в 1953-м, Джакомелли вступает в кружок фотографов Misa с небезызвестным Джузеппе Кавалли во главе, который становится наставником Марио. Умер в 2000 году. Там же, где и родился, в Сенигаллии — портовом городке с населением меньше полусотни тысяч жителей.

В-третьих (и довольно легко сказать, что это связано и с «во-первых», и с «во-вторых»), во всех фотографиях Джакомелли, которые я пересмотрел, сквозит какая-то обострённая отдельность автора, какое-то несоприкосновение, несмешение с миром, остраннение, стих. И эти его названия — «Нет у меня рук, которые бы ласкали мое лицо»; и эти его пейзажи — сочные, цветастые, витальные итальянские поля, которые он доводит до черно-белых скелетных абстракций; и сцена для самой длинной его серии — дома престарелых и тяжело больных, где он как начал, так и снимал десятилетями, как будто ожидал, что что-то изменится — всё это складывается в одну сверхисторию, которая была бы очень печальной, если бы не получилась очень красивой.

Интересно, как он смотрел на вещи вокруг — такие цветные и такие черно-белые. Судя по фотографиям, у него в голове вертелся какой-то такой особенный вентиль: +10 к контрасту, +100 к метаморфированию, околдовыванию; не подчинению, но освоению внешнего мира. Он эту голову подклеивал изолентой, чтобы не отваливались запчасти — и ходил снимал.

www.mariogiacomelli.it/
www.afisha.ru/exhibition/48792/review/211119/
www.admiraphotography.it/ingl/ita/giacomelli-testo.html

История Земли — история человечества. Каждый этап в его развитии остается на земной коре в виде неизгладимого следа. Каналы и рукотворные острова, орошенные пустыни и осушенные болота, высохшие реки и озера, сокращение лесов и уменьшение разнообразия растительного и животного мира. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии», — метко заметил Сергей Есенин. Фотограф и пилот Алекс Маклин / Alex MacLean вот уже 30 лет поднимается на одномоторном двухместном самолете Cessna-182 в небо, отпускает штурвал, берет в руки камеру, выглядывает из кабины и начинает снимать.

«Как правило, я поднимаюсь на высоту 1000-2000 футов, — рассказывает Алекс. — Забираться выше нет особого смысла, поскольку тогда объекты сливаются в единое целое, их становится трудно различить. Все интересные сюжеты можно обнаружить только на небольшой высоте. Люблю снимать зимой, когда земля покрыта снегом. Однако я не поднимаюсь в воздух, когда видимость составляет менее 3-х миль, а это означает, что я не могу сделать фотографии буранов, метелей, штормов — только их последствия. Ключевым моментом для получения удачного снимка является свет. Самое лучшее время для этого — утром и вечером, когда свет мягкий. В основном снимаю с трех различных ракурсов — с линией горизонта в кадре, или без таковой, или просто четко вниз».

Ресурсы:
www.foto-video.ru/art/portfolio/11512/
archidesignfrom.ru/1146-urbanisticheskie-faktury.html
www.kulturologia.ru/blogs/240710/12802/
www.artnet.com/artwork/426157996/173536/alex-s-maclean-b-52-bone-yard.html

Это не комета и не метеор, а всего лишь полнолуние. Первый удачный опыт съемки такого рода вещей. Осталось научиться снимать звёзды… Может быть, следующим летом в том же месте.
В перерыве между началом и концом экспозиции играли в преф. Вернее, дело обстояло совсем иначе — все сели играть, а я увидела восход луны и побежала ставить штатив.
На природе по ночам зверски хочется спать. В городе я совею быстро и неминуемо, а в этом прекрасном месте к двум часам августовской ночи у меня из всех систем продолжает работать только автопилот. Так что вопрос «как не проспать экспозицию» в применении к звёздному небу остается открытым.

Питер Генри Эмерсон (1856–1936), с 1885 года полностью посвятивший себя фотографии, вместе с капитаном Эбни, Джорджем Дэвисоном и другими серьезными любителями основывает в Лондоне Фотографический клуб (Camera Club of London). В том же году во время водной прогулки в графстве Норфолк он знакомится с пейзажистом Томасом Фредериком Гудаллом. Знакомство перерастает в дружбу на почве общей любви к искусству и сельской жизни. Уже через год Эмерсон при участии Гудалла выпускает книгу «Жизнь и ландшафты Норфолкских озер», иллюстрированную платинотипными отпечатками. Гудалл — член Нового английского художественного клуба, ассоциации художников, которые равняются на представителей Барбизонской школы: Коро, Милле, Бастьен-Лепажа, — стиль которых принято называть «натурализмом». Излюбленными сюжетами английских натуралистов — самого Гудалла, Г. Г. Ла Танга, Джорджа Клаузена — являются сцены сельского быта и земледельческих работ, трактуемые в технике «избирательного письма», когда тщательно прорабатывается лишь наиболее важный участок картины, а вокруг него сохраняется некоторая размытость. На протяжении 1886 года Фрэнсис Бейт публикует в журнале клуба, «Художник», обширную программу «натуралистической школы живописи» в восьми частях, где на примере Милле разъясняется, что сюжетом современного живописца должна быть «человеческая природа».

Стоит почитать:
Натурализм и символизм: Навстречу живописи
Фотография стала зрелой
12 мая 1936 года умер талантливый английский фотограф Питер Генри Эмерсон
Фотография в художественном процессе рубежа XIX—XX веков
Мифы в истории фотографии

В этот день мы проснулись, расстегнули задраенные наглухо палатки и наконец-то увидели голубое с лёгкими облачками небо над головой.
Осознав, что стоять на озере нам осталось пару дней, и вероятности, что они будут солнечными и тёплыми — слишком мало, мы приняли очень мудрое решение — решили сделать всё и сразу. В частности, мне срочно требовалось употребить по назначению один-два ролика инфракрасной плёнки. Удивительно, но со съемкой таки получилось!

Никогда не думала, что настолько вялая, с еле-еле вылезающим и к тому же не с нужной стороны, солнцем, погода — настолько подходит для IR. Решила выложить пару вариантов, мне больше нравится первый. Глазами это выглядело как «солнца почти нет». Какая-то совершенно удивительная штука — этот пейзаж не мог быть интересно снят на обычное ч/б, и со слайдом там тоже было делать нечего, но инфракрасный диапазон работает как-то совершенно иначе.

Застукан за фотографированием пейзажей :)

Пора записывать в приметы — если ты куда-то поехал без камеры и штатива, погода будет волшебная. Либо закат будет фантастическим, либо туман появится откуда ни возьмись.
В день съемки этого кадра туман был таким, что МГУ нельзя было увидеть не то что со Смотровой, а даже гораздо ближе. Парк выглядел так, будто посередине не стоит никакой огромной высотки, будто там вообще ничего нет, кроме самого парка. Через полчаса, когда в машине оказались камера и штатив, туман вокруг универа приобрёл весьма заурядные характеристики, а в центре города небо словно тряпочкой протёрли.